| |
Расскажу вам эту сказку
Сказку страшную о мире,
О котором не слыхали и не знали вы доныне
Расскажу не утаивши
Ни пол слова, без обмана,
Как рассказывал мне старец,
Говоря, что жил когда то
В злой стране, где люди вечно
Выясняли кто владыка.
Мчалось время быстротечно
Мимо огненного лика.
Так звезду именовали,
Может ту, что солнцем кличут.
Но короче дни бывали
И особое обличье
Здесь все люди принимали.
В городах из небоскребов
Из коряг из злых сплетенных,
Окружавших водоемы
Черной тиной напоенных,
Жили маленькие хаги.
Ростом хаги дюймов в восемь.
И, как маленькие маги,
Все свершали, что их просят.
Руки хагов волосаты,
Лица хагов бесноваты.
Ноги, как у хищной птицы,
Вечно обуви не знали
И босые по болотам
Напролет всю ночь гуляли.
Хаги вверх взлететь не смели,-
Крыльев не было у хагов,
Снизу вверх они смотрели
На свирепствующих магов.
Маги молнии метали,
Хаги молнии ловили.
И которые поймали,
Те судьбу благодарили.
Потому, что при ударе
Этой молнией, у хага
За спиной родились крылья,
Как у маленького мага.
Кто поймал разряды дважды
Больше крылья вырастали.
Но при третьем разе, хаги,
Вспламеняясь, умирали.
И для магов это было
Лучшим в мире наслажденьем
Любоваться, как желанье
Может кончиться мученьем.
Крылья птицы- дар желанный,
Вместо радости и силы
Обрекал скрываться вечно
Существо, что их носило.
Но тех крыльев не имея,
Существо не понимает,
Что возможности такие
На страданья обрекают.
Все к чему стремились хаги
Заползти на крышу тора.
В центре здания большого
Эта мачта возвышалась.
И как маленькие маги, отхлебнув вина хмельного,
В мага взрослого большого
Си счастливцы обращались.
Восемь воинов ту чашу
Денно ночно охраняли,
И, едва завидя хагов,
В хагов молнии метали.
Только ложью и обманом,
Если очень постараться,
Могут маленькие хаги
До заветного добраться.
Или подкупом бесславным,
Или спрятавшись за друга
И его прикрывшись телом,
Поступивши очень дурно.
Выше магов были вуги,
В мире признанные силой.
Грозны маги, словно слуги,
По пятам по их ходили.
Улыбались осторожно
И желаниям внимали,
Точно мышка в лапах кошки,
Все на свете забывали.
Вуги стрелы не метали
И не гневались напрасно.
О прекрасном размышляли,
Если было то прекрасным, -
Все свои желанья любят,
Спорить с миром бесполезно,
Кто то солнце, кто то бурю,
Кто то пламенное сердце.
Вуги жизнь свою любили,
Вуги жили впечатленьем,
Лишь эмоции большие
Были вугам наслажденьем.
Ради них готовы вуги
Ввергнуть ближнего в мученья,
Ради них готовы вуги
На любые отреченья.
Приковать цепями жертву
И срезать кусками кожу
Было мелким развлеченьем.
Упивались вуги, может
Криком жертвы нетерпимым,
Или слезными мольбами.
Первый раз неповторимы им казались истязанья.
Сердце их переполнялось
От жестокости и власти
И подобные забавы
Им казались милой страстью.
И бывало, очень часто,
Воплощался секс в насилье
И сильнейший упивался
Несильнейшего бессильем.
Развлекались вуги пыткой
Жгли тела свои, бывало,
Но истерзанная жертва никогда не умирала.
Никого в ужасных пытках
Не постигла смерть ни разу,
Ведь эмоции любые было лучшее лекарство.
Все на вугах заживало,
Кроме только ран сердечных.
И питали эти раны, тех, кто жил на свете вечно.
Тело медленно старело.
Кто когда то был героем,
Кто способен был любого
Утопить в потоках крови,
Привыкал затем к бессилью,
Жил то злостью, то обидой.
После, в поисках эмоций,
Сам просился в жертву к сильным.
Вугам было недоступно
Жизнь покинуть по желанью.
Испытать любовь большую
Было вугам наказаньем.
Их не радовали боле
Злые детские забавы,
Их душа стремилась к чувствам
Боле сильным, чем когда-то.
И поскольку, эти чувства получать не удавалось,
Их нутро само собою постепенно истязалось.
Так и был сей мир устроен.
С поколенья в поколенье
Время шло, но не вносило никакие измененья.
Правил миром злобный Кремек.
Никогда никто не скажет,
То ли он родился вугом, то ли хагом был однажды.
Голос Кремека у магов
Вызывал озноб в коленях.
Слухи шли, что он способен на такие извращенья,
Что представить мы не можем
Да и выдумать не в силах,
Даже вуги удивлялись, как земля его носила.
С высоты, смотря на вугов,
Упивался он величьем.
Никогда никто не видел его в истинном обличье.
Хаги глупые шептались,
Будто вовсе нету тела,
И ничуть не сомневались, что возможно в мире это.
Чтоб к себе его причислить,
Говорили, что когда-то
Телом матери прекрылся и предал родного брата.
Я не знаю, где тут правда,
Но одно скажу вам смело,
Никогда ничто святое в эту душу не смотрело.
Отвратителен и гадок
Он, каким бы не был внешне,
И не скроешь столько мрази и отвратного в одежде.
В общем, Кремек был кумиром.
Все, что ценно и желанно
И любимо этим миром в нем сливалось аккуратно.
Власть его была бесспорна,
Но она ему постыла.
Он расстался б с ней свободно, если б что-то лучше было.
Он пытался развлекаться,
Изувечивая вугов,
Но ему не приносило то желанного досуга.
Все, что выдумать способен,
Он не раз уже проделал.
Необычного чего-то у него душа хотела.
Он признаться в том боялся.
Он считал, что это слабость.
Видно, было где то правдой, то что Кремек унижался,
Не испытывая радость.
Не единые с крылами
Существа на сей планете
Жили. Аниками звали тех, кто не был так бессмертен.
Жили аники на небе
На летающих утесах.
Дни в раздумьях проводили, ночи в бесконечных грезах.
Обладали все талантом
Из раздумий созидания,-
Лишь по этому, возможно было их существование.
Кто о чем сумел подумать,
То сейчас же возникало,-
И не разу это скверным и противным не бывало.
На цветы одни похожи,
А другие словно птицы.
Перламутровою кожей аников светились лица.
Тел создания не скрывали.
Те, что сравнимы с цветами
Были с талией осиной и длиннющими ногами.
С лепестков златые кудри
Водопадом ниспадали
И чувствительные губы лишь блаженство предвещали.
Тех, что с птицами сравнимы
Стать и резвость отличала.
Их цветное оперенье грудь с плечами обрамляло.
Луноликие жар-птицы
С серебристыми глазами
Хоботком своим гордились.
И короткими ночами
С длинноногими резвились.
Возле них, кружась, летали.
Но не вздумайте подумать,
Что они в любовных ласках плоть свою грехом морали.
Все намного безобидней:
С хоботков пыльца слетала
И чувствительные губы нежным блеском опыляла.
С лепестков роса катилась,
Капли в чаши собирались,
И в положенные сроки с чаш младенцы вылуплялись
Всем на радость и на славу.
Разливалось звонко эхо,
Извещая, что родился,
Новый аник появился:
Луноликое созданье серебристым опереньем
Иль с златыми волосами сна изящное творенье.
Окруженные заботой,
Ни нужды, ни бед не знали,
Как положено природой си созданья вырастали.
Воссоздав себе подобных,
Растворялись, как в тумане
Их тела. А дух свободный и доныне между нами
Развевает ветер добрый.
В чистом мире из иллюзий
Жизнь лилась рекою сладкой,
И ни зависти, ни грусти
Не случалось среди равных.
Ничего не вечно в мире.
Кто, не знаю, так придумал,
Чтобы слух об Аникие разлетелся в мире лунном.
И достиг другого мира,
Давши повод к размышленью,
Что создания иные станут сильным впечатленьем.
Только стали злые вуги
Этой мыслью одержимы,
Позабросили потуги власти, смерти и наживы.
Все в глазах у них померкло
Перед мыслью о невинном
Чувстве в этом мире новом, им доселе не знакомом,
Беззаботном и наивном.
Широка заря на небе,
Простирают звезды руки,
И убежища злодеев издают глухие звуки, -
Звуки топкого болота.
Выползают из трясины
Многочисленные твари целью новою едины.
По приказу господина
Монстры сильные с крылами
Своей властию согнали
Сколько не объять глазами толп бескрылого народа.
Своей силой приказали,
Изготовить исполина,
Как то Кремеку угодно.
И гонимы обещаньем,
Получить, что им не нужно,
Или страхом и отчаяньем, те взялись работать дружно.
Строить твари стали башню
Выше и страшнее тора.
Канул в лета день вчерашний
Чудо новое готово.
Как растет из почвы древо,
Или сталоктит в пещере,
Пролетело быстро время, - не видать верхушки в небе.
Выше неба стала башня,
Выше солнца с облаками.
В высь такую не подняться даже с сильными крылами.
Если днем, не отдыхая,
Вверх на крыльях подниматься,
А ночами на площадках этой башни отсыпаться,
Через целую неделю
Станешь вровень с облаками,
А еще через неделю
Сможешь звезд задеть крылами.
А на третью неделю,
Если не иссякнут силы,
С высоты увидеть сможешь поднебесные массивы.
С этой башни можно видеть
Все, что в небе происходит.
Кремек смотрит, зорким взглядом
Он свою мечту находит.
Мир спокойный, мир бесстрашный
Видит он перед глазами.
Нет ни стен, ни крыш, ни башен, весь открыт под небесами
Словно хрупкие растенья,
Безобидные созданья
Наслаждаются цветеньем и рожденьем мирозданья.
Не нуждаются, благие,
Ни в почете, ни в величие.
Голоса их раздаются, как весною трели птичьи.
Жизнь их, кажется, без смысла,
Кремек цели в ней не видит.
Возникает все из мыслей, только скудны эти мысли.
Кремек сим заинтригован,
Он поближе подлетает,
На растительность густую свои ноги опускает.
Что за трудность, те созданья
На утесах отдыхают.
По лугам и по равнинам, как по твердому ступают.
Он же встать никак не может, -
Нету почвы под ногами.
Он в падении свободном сквозь утесы пролетает,
Если хочет приземлиться и ногами наступает.
В стрелах тоже пользы мало,
О преграды все разбились.
И никак не объяснимо те преграды появились.
Словом, мир – мираж в пустыне,
Но создания реальны.
Голоса слышны и плоти их руками осязаемы.
Настоящие, как будто,
Даже можно прикоснуться.
Лучше к спящим, безопасно до поры, пока проснутся.
А потом смотреть возможно,
Но дотронуться опасно.
Кремек начал осторожно ночью к цели подбираться.
Как орел, броском секундным,
Облака стремглав пронзая,
Существо когтями сцапал, за собою увлекая.
Рассмотрю потом поближе, -
Думал, - будет мне забава,
Если Дива все предметы ниоткуда доставала,
То пускай теперь достанет,
То, что будет мне угодно.
Я, о чем смогу подумать, применить смогу свободно.
Изощренное оружие,
Истязающее души,
И калечащее жизни, - вот о чем подумать нужно.
Говорить ей бесполезно,
Это глупое растенье,
Никогда не согласится, и не сможет сделать злее
Ничего, чем тонкий иней,
Или беспокойный ветер,
Потому что не видала ничего на этом свете.
Кремек много был хитрее.
Он составил план коварный.
Он решил, что аникийка, жизнь увидя безотрадной,
Станет думать по иному.
Быстро ей добро наскучит,
И ее другие мысли посетят, - И воплощенье
Новых мыслей он получит.
Приковав ее цепями,
Чтоб не вышла из жилища,
Он решил ее сознанью предложить иную пищу.
Он привел с десяток хагов,
Чтоб они за ней следили,
И еще свирепых магов, чтобы хагов паразили
Перед этими глазами.
Те ослушаться не смели
И покорно исполняли все, что вуги захотели.
Дива хлопала глазами,
Ничего не понимая,
А потом укрыла хагов, водопады создавая.
Кремек был сперва доволен,
Тем, что план его удачен,
Только способом защиты был немного озадачен.
Защищая слабых хагов,
Магов Дива не касалась
И реальную угрозу уничтожить не старалась.
Он пригнал ослабших вугов
И терзал их страшной пыткой,
Но ничто не получалось с каждой новою попыткой.
Создавала Дива мази,
Заживляющие раны,
Дождь, смывающий увечья, и дурманящие травы.
Но никак, что он задумал
Получить не удавалось
Ни злодейства, ни орудий у нее не создавалось.
Для него на удивленье
Оставалась мысль спокойной
Ей, казалось, незаметны кучи тел и море крови.
Кремек в ярости, - как можно.
Оказался план бессильным.
Мысль ее не поддавалась ни угрозам, ни насилью,
Ни сомнениям возможным.
Он вскочил. Рукою сильной
Существу вцепился в кожу.
Он владыка – неужели, кто-то с ним поспорить может.
Он такого не позволит,
Пусть погибнет лучше Дива.
Мысль о том, что он не может, для него невыносима.
С шеи бледной струйкой тонкой
Капля крови покатилась.
Только с Кремеком ужастным что то странное случилось.
Что-то сжалось в злобном сердце
И не вырвется на волю,
Словно огненная лава в жилы разносилась кровью.
Встрепенулся, вздрогнул телом,
Он, себя не понимая.
И, не смея оглянуться, весь затрясся убегая.
Кремек скоро был спокоен,
Всем нутром осознавая,
Что смятение былое дало пользу, мозг питая.
Он считал, что гениально
И мудро его решенье,
Что не зря он эту диву взял для игр и развлеченья.
Сладкой ночь ему казалась,
Силы в жилах разливались.
Мысли путались, сбивались, и гонимые мечтами,
Где-то эхом раздавались.
Думал он, что утром новым
Вспомнит новые мученья,
И на новые страданья, обратя ее вниманье,
Вновь получит впечатленья.
Если ж диве боль наскучит,
И она решит смириться, -
Он не думал, чтобы скоро это вдруг могло случиться, -
Он специально загадает
Очень гнусные желанья
И, глумясь, понаблюдает за процессом их созданья.
Только ясное светило
За болотами сокрылось,
И холодным полумраком топь с корягами укрылась,
Появился злобный Кремек
В вид военный облаченный,
Если кто-то это видел, он упал от страха мертвый.
Все машины для убийства,
Что когда-то создавали,
Даже части этой жути никогда б не передали.
Он стоял собою гордый
И уверенный всецело,
Видеть страх в глазах огромных все нутро его хотело.
На него она смотрела
Взглядом грустным, но бесстрашным.
Не казался диве Кремек ни властительным, ни важным.
Не был он ее кумиром,
Не был он ее героем,
И струился свет незримый жизни тихой и спокойной.
Много гадостей наш Кремек
Знал, и очень сим гордился.
Выбирал он, что могло бы в большей мере пригодиться.
Он пришел во всеоружии
И наглядно ей представил,
Что всех прочих злобных тварей почитать себя заставил,
Что убить ее он может
Шевельнув своим мизинцем.
Хоть цветок она, хоть птица, - ничего ей не поможет.
Сам из этого растенья
Он отвар зеленый сварит
Прям живьем, а может после, только жизнь ее оставит.
Жизнь отнять совсем не сложно, -
Он не раз такое делал.
В теле сердцу быть возможно, если есть на свете тело.
До зубов вооружившись,
Кремек снова к ней подходит.
И, ладони приложивши,
Пульс растения находит.
Он ощупывает тело,
Чтоб найти источник жизни.
Но опять его всецело увлекли иные мысли.
Он с собой не может сладить.
Точно масса игл коварных
Изнутри его пронзили, разум унеся куда-то.
Что хотел – уже не помнит,
Для чего он здесь – не знает,
Он ощупывает тело, или нежно обнимает.
Находясь в пылу азарта
Неизведанного чувства,
Применить пытался Кремек оборонное искусство.
Только стрелы не метались,
И огонь не вырывался,
Будто кто-то очень сильный над убогим посмеялся.
К горлу комом злость катилась,
Но не в силах оторваться,
Он лобзал губами диву, плоть стремилась ей отдаться.
Плоть была его сильнее,
Кремек не владел собою,
Находясь в нежданной неге между небом и землею.
Опьяненный ароматом,
Лепестки срывал он грубо, -
- И фонтан из страсти брызнул
на чувствительные губы.
…
Утром Кремек был подавлен,
Кремек чувствовал опасность.
Он не мог не скрыть не выдать двух миров большую разность.
Размышлял он, для чего же
Эти созданы растенья,
Если в мире зла не будет, где им будет примененье.
Думал он, что радость может
Только быть на фоне горя,
Что блаженство – это чувство отрицательное боли.
Если то, что он увидел
И познал, стремясь к вершине,
Не имеет отраженья в мире дикой Аникии,
То должно быть очень скучно
И пусто существованье.
Если нету разрушенья, прок какой от созиданья.
Думал он. А в это время
Дива мирно отдыхала,
С лепестков роса сочилась, в чашу новую стекала.
А когда края у чаши
Понемногу округлились,
Черты бледной аникийки белой дымкой растворились.
…
Кремек знал, что обладали
Существа подобным даром,
Но подобная потеря стала Кремеку ударом.
Мысли стройно не ложились,
Им смятенье овладело.
Как другие в муках бились он смотрел порою смело,
Жарил плоти их бывало,
Чтоб себя развлечь немного,
Только скучной и убогой
Жизнь ему теперь предстала.
Он томился одиноко,
И ни что не в коей мере мысль его не волновало.
День сменял ночные звуки,
Ночью новый день сменялся.
Кремек изнывал от скуки, - он забыть ее пытался.
Он однажды, вдруг подумал
Повторить свою попытку,
Но не стал. Не захотелось повторять такую пытку.
Он решил, что все сумеет
Повернуть назад, как было.
Встреча с дикой Аникией будет временем забыта.
Чашу он вернет на место,
Чтобы память не будила.
- и, на время, это средство его к жизни возродило.
…
Знаньем мира обладая,
Кто не справиться с толпою,
Ведь толпа, не что иное, как безмозглая, тупая
Куча тел на поле боя.
Ей скажи, что угощенье
Из отравы лишь бывает,
И она в ответ послушно головами закивает.
Ей скажи, что для спасенья
Нужно ближнего ограбить,
И она в ответ мгновенно по карманам будет шарить.
Если скажешь, что во славу
Истребить пол мира нужно,
Побежит толпа сражаться за идею вашу дружно.
Кремек знал, как сделать это,
Управлять умел толпою.
Он закрыл пути на небо и доволен был собою.
Башню он велел разрушить,
Чтоб не драться с миражами.
Все поверили послушно – мир иной воображаем,
А в реальности лишь тучи
В небе плавают бескрайнем.
Только маги или вуги – есть крылатые создания.
Все другое – плод мечтаний.
В небесах опоры нету.
Может, где-то жизнь возможна, только вряд ли это небо.
Он бы сам себе поверил,
Но себе соврать так сложно.
В данный миг ему хотелось быть среди толпы, возможно.
Он искал себе спасенья,
Словно зверь больной метался,
Дух его, само собою, постепенно истязался.
Диву видеть он не жаждал,
Не жалел ее ни мало.
Чувств, испытанных однажды, у него душа желала.
Он заламывал запястья,
Губы искусал до боли,
Но найти не мог наш Кремек чувств подобных в мире боле.
И, устав искать по свету
Страсти той, что раз изведал,
Он обрушился на землю бесконечным морем гнева.
Чашу Кремек скинул с тора,
Опрокинул на болота.
Все вино впиталось в тину, в недра топи просочилось.
Хаги, цель свою утратив,
Не найдя ничто другого,
Стали убивать друг друга, - много их поизводилось.
Маги, потеряв забаву,
Злее и страшнее стали.
Словно жидкое железо, стрелы небо рассекали, -
Целил маг стрелою в мага,
Кто представить мог такое.
И металась их ватага между небом и землею
До тех пор, покуда стрелы
Не достали плоти злобной,
И тогда пустело небо, становясь грозой свободной.
Вуги видели смятенье,
Но спокойствие хранили.
Не любили вуги хагов, да и магов не любили.
Размышляли, пусть друг друга
Перебьют тупые твари.
Наплодятся, сколько нужно, коль останется по паре.
А когда от этой бойни
Стала явна им угроза,
Изменять и править что то в этой каше было поздно.
И сокрылись под землею,
Кто сумел в живых остаться…
Кремек, изгнанный толпою, по миру пошел скитаться.
Не сказать, чтоб это было
Для него большою мукой.
Измеряя мир ногами, он боролся с прежней скукой.
…
Золотая Аникия
В пышном блеске утопала.
Благодатная природа страха не подозревала.
На ручей похожа горный,
Жизнь ее легко струилась.
И одним весенним утром существо на свет родилось.
Разливалось звонко эхо,
Весть неся всем о рождении.
Но, раскрыв яйцо, застыли все в великом изумлении.
Что за диво? – черный волос
У малютки лег на темя.
Неужели пошутило с Аникией злое время.
Новорожденное чадо
Обладало странным телом.
Новорожденное чадо крыльев вовсе не имело.
Губы – гордость аникиек,
Бог весть знает, как случилось,
В двух местах произрастали.
Вместо лепестков роскошных,
С головы ее на плечи черны косы низ падали.
Неслыханное уродство,
Несуразное создание, -
Это чудище смотрело в мир огромными глазами.
Что же делать. Если что-то
На другое не похоже,
Мало кто из нас смириться и принять такое может.
Племя приняло создание,
Назвало урода Девой,
Но оказывать вниманье и лелеять не хотело.
Существа росли другие,
Окруженные заботой,
Их кормили и любили с удивительной охотой.
Скажем, что в питье и пище
Дева тоже не нуждалась,
Только очень одинокой жизнь ее порой казалась.
Очень рано осознавши
Наказанье быть изгоем,
Словно зритель посторонний, видя сцену пред собою,
Дева жизнь жила глазами,
Предаваясь созерцанью.
Иногда она хотела быть похожей на создания.
Там, где аники резвились
И венки из лик сплетали,
А крылатые над ними в упоении летали,
В такт качали головами,
Слыша звуки райских песен,
Дева юная грустила. Не казался интересен
Ей счастливый мир. Забавы
Не влекли ее. Быть может
Потому, что ни со птицей ни с цветком она не схожа.
Красоваться в хороводе
Не хватало ей уменья.
Стройность гибкая ломалась, если дева появлялась,
От неловкости движенья.
И взлететь ей недоступно,-
Нету крыльев за спиною.
Так она одна бродила, занята сама собою.
Дева много размышляла,
Проводила дни в мечтаньях.
Внешность девы забавляла луноликие создания.
Все, что в ней происходило
Им казалось ненормальным:
Вдруг она производила дождик из соленых капель,
Или ветер теплый летний
Закрутить могла спиралью
И, наполнив липким снегом, наслаждаться сим созданием.
Но всего милее было
Ей развесть огонь из листьев
И глядеть, как зелень в угли превращают злые искры.
Чтоб она не сотворила,
Все осталось без участия.
Может, чье нибудь внимание для нее б явилось счастьем,
А быть может, раздраженьем, -
Проверять никто не думал.
Сладкой жизни Аникии не мешали злые думы.
Каждый день согрело солнце.
День за днем луна сменялась.
Только в жизни девы юной ничего не изменялось.
Скучно годы пролетели,
Время чувствовать настало.
Ни тепла, ни пониманья никогда ей не хватало.
Месть свои пустила корни
И созрела в сердце диком.
Как отчаявшийся гоблин, подавивший разум криком,
Дева бедная рыдала
Не найдя себе утехи.
Иногда такие чувства происходят в человеке.
И, быть может, так бывает,
Что излился гнев невольный.
Стало Деве безразлично, что кому-то будет больно.
Эгоизм затмил сознанье,
Как затмение ярила.
Может дева понимала, может нет, что натворила.
Посрывала, как растенья,
Див с златыми волосами.
А созданий луноликих в узел заплела крылами.
Разожгла костер огромный
И туда их побросала.
В тот момент земля утеса ног ее не удержала.
Мир, задуманный однажды
Без насилия и боли,
Надругаться так жестоко над собою не позволил.
Всколыхнулась твердь утеса
И разверзлась под ногами.
Лишь безгрешные создания много лет по ней ступали.
Раз наполнив сердце злобой,
Причинив другим страданья,
Для себя познала дева жизни новой пониманье.
То, чего она не смела
И не думала возможным,
Зло, которое боялась причинить неосторожно,
Вместо жалости и страха
Воплотилось в новом чувстве,
Пела радость отомщения, утопая в безрассудстве.
Провалившись, точно в омут,
В небесах она парила.
Вдруг, неведомая сила ветра деву захватила.
Понесла ее куда-то,
В мир далекий и опасный.
Но тогда полета чувство показалось ей прекрасным.
…
Что же стало с Аникией?
Утопив огонь водою,
Неизвестное явление зрят они перед собою.
Никогда еще на свете
Со времен рождения мира
Не случалось с Аникией ни насилия ни срыва.
Продолжая род прекрасный,
Об измене мысль не зрела.
Жизнь струилась безопасно.
Но теперь другое дело.
Мир увидел, что сомнения
Изнутри смогли родиться,
Что из всех плодов прекрасных
Может порченый случиться.
Об его происхождении
Зародилось беспокойство,
И дало дурные корни это гибельное свойство.
Дивы стали сомневаться,
Луноликих выбирая,
В них незримые пороки для себя приоткрывая.
То, что раньше все казались
Им равны красой своею,
Сами в том себе признаться с той поры они не смели.
Стебли, перья, крылья, лица, -
Все по прежнему осталось,
И создание от другого очень мало отличалось.
Но мельчайшие отличия
Зарождали в них сомненья.
И пришли истоки рода к неизбежному забвенью.
И сегодня в мире лунном,
Даже в дружбе с облаками,
Даже в братстве безрассудном со звездой, владев крылами,
Золотую Аникию
Разыскать никто не может.
Коль жива она на свете, время ей пускай поможет.
…
Если крыльев за спиною
У кого-то не хватает,
Это вовсе не причина, почему он не летает.
Над землей парила Дева,
И ни облако, ни птица
В наслаждении подобном не умело с ней сравниться.
Дух захватывало. Дева
Рассекла туман кругами
И на землю приземлилась, устояв на ней ногами.
Огляделась. Очень мрачной
Ей представилась природа:
Корни серые деревьев пролезали сквозь болота.
На ветвях зеленых листьев
Не достать с земли руками,
И не клонятся в объятья ветви с сочными плодами.
Под ногами мох зеленый,
Но колючки колят ноги.
И ручей журчит за камнем, никакой к нему дороги.
В небесах заря в пол неба
Светом землю освещает,
И на острые каменья блики красные кидает.
Тучи идут массой плотной,
Слышно их движенье где-то.
И росы большие капли начинают падать с неба.
Полились воды потоки,
Не закрыть лица руками,
Не избегнуть ощущенья липкой грязи под ногами.
В небе тучи друг на друга
То и дело натыкались,
И блестящие разряды в почву мокрую спускались.
Вслед за ними, эхом сильным громыханья раздавались.
Как тут быть, - она не знала,
Сжалось сердце, страх почуя.
Заметалась, побежала.
Увидав сосну большую, в ветвях скрыться пожелала.
Но попал разряд огромный
В это мнимое укрытье, -
Поглотил огонь бездонный
На глазах ее, растенье от корней до самой выси.
Что потом? Себя не помня,
По степи она бежала.
Кровь в виски стучала больно, страх по венам разливала.
То, чего душа желала,
Не нашла она на воле,
Ноги сбились об коряги, но не чувствовали боли.
Слезы были незаметны
На лице, грозой умытом.
Осознать не в силах разум
Был того, что жить придется в этом вареве размытом.
…
Кремек ждал грозу в укрытии.
Опыт дал большие знанья.
В свой костер, бросая сучья, не страшился он стихии,
И готов был к ней заранее.
Между скал в ущелье тихом
Мирно тело отдыхало,
Ни одна косая капля на него не попадала.
Он смотрел и любовался,
Восхищался дух грозою,
Только молнии и цели видел он перед собою.
И, когда костер от древа
Разметал по полю ветер,
Убегающую Деву Кремек издали заметил.
Страх был Кремеку не ведом.
Он шагнул, взмахнул крылами,
И уже через секунду зацепил ее когтями.
Поднял в воздух, и положил
На полу в свое ущелье.
С них вода ручьем стекала на горячие каменья.
И, хотя не очень явно,
Было что-то в них похожим.
Стало Кремеку занятно, он не знал, что так возможно.
Не видал подобной твари
Никогда он в мире лунном.
С любопытными глазами
Существо, ему казалось и прекрасным и разумным.
Может час, а может боле
По земле гроза тянулась,
Но для Кремека мгновеньем это время обернулось.
Он смотрел, каким нежданным
Для нее сей мир явился.
Ничего душа не знала, - он тому не удивился.
А, когда гроза утихла,
И заря опять зарделась,
Испугавшееся сердце на руках его согрелось.
…
Кремек с Девой долго жили.
Мы, конечно, врать не будем,
Но, возможно, с этой пары на земле родились люди.
Оглавление »
Манускрипт
|
|
